Пейринг: J2
Рейтинг: NC-17
Таймлайн: этот конвент - Jibcon 5, Рим, Джаред вывихнул плечо.
Порою блажьПорою блажь
Пространство коридора кажется уже, чем есть на самом деле - наверное, от жары. Душный воздух с трудом протискивается в легкие. Италия в мае не так уж ласкова к гостям; по крайней мере, не таким вот пьяным, сумеречным вечером, когда ласточки уже взвились в небо, но асфальт еще не успел остыть, и кажется, будто плывешь в этом топком мареве, бульоне, варишься, оседаешь на дно. Закрываешь глаза. Открываешь глаза. Марево не пропадает.
Внутри номеров вроде бы получше - в тех, в которых работают кондиционеры.
Дженсен делает шаг, другой, внимательно оглядывает медные таблички, держа в уме число двадцать. Коричневые поверхности дверей тонковаты на вид - он морщится, прикидывая. Наверное, все же, снаружи не особенно - слышно.
Вино было темно-красным, терпким, таким, как надо, как они хотели когда-то, чтоб было и у них - эту идею пришлось оставить пока, хотя Дженсен все еще натыкается на старые закладки на рабочем столе, наметки, планы. Деловая сторона осталась где-то позади, проморгали. Теперь только разве что наслаждаться чужими виноградниками. Почему и нет? Они в Риме, в конце концов, а где, как не в Риме, пить сухое, бархатное. В висках шумит, но недостаточно, чтобы не получалось идти прямо, и он доходит, наконец, до таблички с двадцатью, и стучит по двери раскрытой ладонью. Трям, трям.
- Открыто, - сообщает Джаред.
Он лежит поперек кровати, раскинувшись, точно королевская ладья по гавани, или распятье.
- Ботинки бы снял.
Джаред моргает, закрывает один глаз - луч заходящего солнца падает из окна ему прямо на веко, на челку, на вздернутый нос. Он смотрит вторым, не задирая даже головы, получается хитро, ненамеренно:
- На сегодня с шевелением покончено.
Дженсен вздыхает, садится на колени, расшнуровывает дорогие ботинки - как всегда, совершенно не подходящие к драным по краю джинсам. Гладит выпирающую косточку щиколотки.
- Ммм, - бормочет Джаред.
- Ммм, - соглашается Дженсен. Перед глазами все сужается, а потом слегка качается - то ли сел слишком резко, то ли вино. Он ждет, пока оно успокоится. Джаред ждать не умеет:
- Все закончилось?
Дженсен кладет голову ему на жесткое бедро, смотрит на ящики пузатого итальянского комода.
- Да. Нет. Не знаю.
Джареда этот ответ, по-видимому, вполне удовлетворяет.
- Устал?
Дженсен хмыкает неопределенно. Потом поворачивает голову, втыкает подбородок в джинсовую мякоть, отчего Джаред еле слышно ойкает, и принимается рассматривать его:
- Тебе нужно еще обезболивающее?
- Нет.
Он бледный, какой-то пожелтевший даже, и под глазами у него круги. Как и весь вечер. Завтра оно не пройдет, им уже не по двадцать лет. Через несколько дней, наверное.
- Я уже полпачки сожрал. Хватит.
- А что не спишь?
Джаред пожимает плечами и морщится.
- Осрик все никак не успокоится.
- Знаю. Зря он это.
- Конечно, зря, - пальцы Дженсена сжимаются вокруг острой коленки, - ты получил, то что...
- Джен, - выдыхает Джаред, - не надо.
Они молчат некоторое время. Ветер раздувает прозрачные желтые занавески, колышет их, мнет. За окном почти совсем тихо, снизу доносятся только редкие отголоски машин и смеха прохожих.
- Джен, - выдыхает Джаред еще раз.
- Мм.
Пальцы нащупывают ремень, вытаскивают язычок пряжки из последней дырочки. Тянут. Расстегивают металлическую пуговицу, вторую, третью. Джаред приподнимает бедра. Ткань моментально сползает с них, ей не за что держаться; обнажается косой контур паховых мышц, натянутая смуглая кожа на тазовых косточках. Дженсен когда-то чуть было не стал физиотерапевтом. Сейчас он не вспоминает об этом, но машинально оглаживает пальцами все, что видит, как будто рисует схему - поверх. Джаред не против. Он по-прежнему пытается не шевелить верхней частью тела.
Выбитое плечо может болеть неделями, месяцами. Если не повезет.
Дженсен наклоняется и берет в рот. Ему неудобно, и он привстает на коленях, упирается локтями в кровать, обхватывает ладонями поджатые ягодицы. Кожа Джареда нагрета, как и все сейчас в Италии, но ощущения от нее совсем не заморские - наоборот.
- Тут не хватает зеркала, - силится придумать что-то ненужное Джаред. Дженсен не отвечает на шутку, которая, может, и не шутка вовсе - делают же некоторые себе отражающие потолки. Он прерывает поток сознания Джареда так, как умеет. Джаред стонет, напрягается. Ладонь Дженсена ползет выше, втискивается между матрасом и узкой поясницей, чувствует это напряжение, как свое. Он теснее прижимается к нему, получается, как объятие, только - ниже пояса. Будь тут Себастьян, он бы пошутил про братские узы.
Двигаться так не очень удобно, но Дженсен терпит, дышит сквозь нос. Джаред скулит тихонечко, ерзает, все старается не двигать левой рукой, но правая все-таки находит Дженсена, гладит по шее, сжимается ниже. Ноги его раздвигаются, джинса мешает, он старается обнять Дженсена и сзади, скрестить щиколотки - ничего не выходит, и он выдыхает упрямо.
Дженсен отрывается на секунду:
- Лежи себе тихо!
Ему хочется подразнить Джареда, пощекотать терпкую головку языком, заставить его дернуться, выгнуться, может быть. Но сейчас совсем не подходящий момент, и Дженсен снова подхватывает его под ягодицы, опускает голову и старается, как может.
Он сосредоточен, весь погружен в свое занятие, и Джареда, кажется, ведет еще и от этого - бог его знает, что он там представляет, серьезного Дина, например, или вовсе ничего, просто его заводит это выражение лица Дженсена само по себе, скажем. Надо будет спросить потом. А лучше - не спрашивать, пусть останется несказанным, так правильнее.
Губы, наверняка безбожно пухлые, издают смешной чмокающий звук, но Дженсен не отвлекается - продолжает, ускоряется. Локти начинают разъезжаться, все приходит в неизбежное это предфинальное состояние, яростное, влажное, когда счет начинает идти на секунды, которые никто уже не отмеряет. Дыхание Джареда учащается, длинные пальцы на плече Дженсена начинают стискиваться, причиняя боль - он тоже устал, и затекшие от самолета плечи так и не пришли в норму, но сейчас это не важно, уже не важно; он чувствует капельку пота у себя на виске, чувствует, как тяжело и сладко пульсирует между бедер - он не собирался - сам - но поздно, уже поздно, конечно, как всегда - Джаред же... Джаред.
- Унннн, - тянет Джаред, отпуская дженсеново плечо и вцепляясь зачем-то в шею, скребя по ней пальцами, - аааа...
Дженсен прижимается бедрами к кровати, привстает, нажимает сильнее. Награда скользкими струйками прокатывается по языку, раз, другой, третий. Он прикрывает глаза, переживая чужое удовольствие.
Потом поднимает голову, отирает рот тыльной стороной ладони, сглатывает. Джаред - бескостная куча неги на красном гостиничном покрывале.
- Хорошо-о... - на щеках его, как карандашом - алые полоски, в пику давешней бледности.
Дженсен встает, стаскивает с него джинсы, потом носки. Поддергивает трусы на место.
- Ты так и собираешься спать - поперек кровати?
- Ты так и собираешься отойти - не кончив?
- Позже, - неопределенно машет рукой Дженсен, - я не по инвалидам, приятель.
Джаред прикрывает глаза. Снотворный эффект таблеток, кажется, начинает действовать.
- Хочу спать, - мямлит он. Большой ребенок. Восемь лет, Женевьев права, не больше.
Пока Дженсен умывается, плещет водой на лицо и руки, Джаред успевает заснуть. Во сне его лицо меняется, измученные болью черты разглаживаются, румянец тоже уходит. Он ровно дышит, приоткрыв рот и повернув голову набок, как будто прислушивался к чему-то перед тем, как отключиться.
Дженсен заворачивает покрывало с обеих от него сторон, накрывает его, как может. Всматривается в результаты своего труда. Качает головой.
И, вздохнув, идет за вторым одеялом в свой номер.
Fin